Я был разбужен спозаранку
щелчком оконного стекла.
Размокшей каменной баранкой
в воде Венеция плыла.
Всё было тихо, и, однако,
во сне я слышал крик, и он
подобьем смолкнувшего знака
ещё тревожил небосклон.
Он вис трезубцем Скорпиона
над гладью стихших мандолин
и женщиною оскорблённой,
быть может, издан был вдали.
Теперь он стих и черной вилкой
торчал по черенок во мгле.
Большой канал с косой ухмылкой
оглядывался, как беглец.
Туда, голодные, противясь,
шли волны, шлендая с тоски,
и гОндолы* рубили привязь,
точа о пристань тесаки.
Венеция венецианкой
бросалась с набережных вплавь.
Вдали за лодочной стоянкой
в остатках сна рождалась явь.
* В отступление от обычая
восстанавливаю итальянское ударение - П.
1913 и 1928
